Собрание сочинений в пяти томах. Т. 5. Повести - Дмитрий Снегин

На земле, по всей линии окопов, воцарилась непривычная тишина. Панфиловым овладело беспокойство. Ничто так не угнетало его, как незнание замысла противника. В который раз он принимался читать разведывательные данные армии. Как будто бы все ясно, но и неясно... А что делает в эту минуту командир фашистской группы войск, которая противостоит не армии, а именно его дивизии? Какие замыслы вынашивает он, что должен противопоставить Панфилов этим замыслам? Нет, ему необходимо доподлинно знать, что творится сейчас по ту сторону его линии обороны.

Вторые сутки дивизионная разведка работала вхолостую, вторые сутки разведчики возвращались из операции без «языка», злые, нервные, подавленные и при встречах избегали своего генерала.

Обо всем этом невесело думал Панфилов, когда к нему обратился начальник штаба:

— Доставили противотанковые ружья, Иван Васильевич!

Панфилов сразу оживился, но, увидев ружья, покачал головой.

— На дивизию маловато, а на полк... на полк поначалу хватит. Это ведь только начало, Иван Иванович, — ободряюще сказал он Серебрякову. — Скоро такими штучками вооружим целые подразделения. И тогда держись, генерал Танк.

Панфилов осторожно взял несуразное на первый взгляд противотанковое ружье и продолжал:

— Хорошо бы, конечно, вооружить в каждом полку хотя бы роту...

— Пока нет возможности. Дадим тем, кто сидит на танкоопасных направлениях, — посоветовал Серебряков.

— Так, значит, и порешим, — после короткого раздумья произнес генерал, — левофланговый полк у нас на самом опасном, ответственном месте расположен: шоссе, железная дорога. Отдадим туда.

— Совершенно справедливо, товарищ генерал. Этот по сравнению с остальными полками в тяжелом положении.

— Скажите, пусть подают санки, а вы оставайтесь, командуйте тут. Я поехал. Не ждите до вечера. Вручу противотанковые ружья, побуду у них на полковом партийном активе. К празднику готовиться надо.

На лесной опушке генерала встретил батальонный комиссар Петр Васильевич Логвиненко. Поздоровавшись, Панфилов сразу спросил:

— Знаешь, зачем приехал? Подготовился?.. Веди меня, батальонный комиссар, к Момыш-улы.

— Все готово, товарищ генерал.

— Ну и поехали.

Панфиловым овладело нетерпение, ему хотелось поскорее вместе с бойцами припасть к прикладу противотанкового ружья, пристрелять его, увидеть работу этой машины своими глазами, порадовать, воодушевить бойцов. Всю дорогу он молчал, но непоседливо ворочался, точно ему неудобно было сидеть.

В батальоне приготовили импровизированный полигон с мишенями из железнодорожных рельсов. Поздоровавшись с Момыш-улы, Панфилов приказал ему рассредоточить бойцов, а сам повернулся к мишеням и долго смотрел вдоль железнодорожного полотна, прищурив глаза. От насыпи на запад убегала ровная гладь земли, прикрытая неглубоким слоем снега. Настоящий танкодром. Есть где разгуляться.

— Ну что ж, посмотрим, как они тут теперь прогуляются, — ответил своим мыслям вслух генерал и повернулся к Баурджану: — Начнем! Давайте поближе всех сюда. А вы, — обратился он к артиллерийскому технику, — займитесь с бойцами. Попроще да потолковей объясните устройство ружья, его боевые качества.

Панфилов сам рассказал бойцам об особенностях окопа для противотанкового ружья. Он внимательно следил за выражением лиц бойцов и, уловив малейшее недоумение, возвращался к рассказу снова, еще и еще раз объяснял до тех пор, пока хор голосов не подтвердил:

— Понятно, товарищ генерал.

— Раз понятно, — давайте рыть.

Никто не замечал волнения Панфилова, а он волновался. Иван Васильевич ревниво смотрел на дружную работу бойцов, вслушивался в неторопливую речь техника, что-то пустяковое, не относящееся к делу, говорил Баурджану и вдруг резко сказал, подбежав к окопу:

— Землю, землю не разбрасывайте. Вы что, каждый ком маскировать собираетесь?

Когда он отошел от окопа, один из бойцов буркнул:

— Строгий генерал.

— И правильно. Строгость в настоящем деле полезна.

— А я так думаю: справедливый человек всегда требовательный. Требует, значит, беспокоится, любит, — вступился за генерала Фролов, не переставая спокойно, размеренно выбрасывать смерзшуюся землю широкой лопатой.

— Ну как, товарищи, мудреная штука? — обратился генерал к бойцам, занимавшимся разборкой противотанкового ружья.

— Что вы, товарищ генерал, — весело откликнулся один из бойцов, видимо, казах, — все яснее ясного.

Говорил боец по-русски свободно, без малейшего акцента, и Панфилов без труда признал в нем Сырбаева.

— Окоп для противотанкового ружья готов, — доложил Баурджан, подойдя к генералу.

— Хорошо... хорошо... Сейчас мы испытаем, — кивнул генерал, но внутреннее волнение вновь овладело им, когда Сырбаев привычно и сосредоточенно начал целиться, плотно прижав приклад к плечу. Напряженная тишина и неподвижность воцарились около окопа. В такие минуты каждый старается даже затаить дыхание. И вот он — выстрел, более резкий, более громкий, чем из обычной винтовки. Сырбаев повернул голову — все смотрели на цель. Один Панфилов встретил его взор и кивнул головой: еще огонь. Когда вторая пустая гильза отлетела в сторону, Панфилов негромко произнес:

— Стой, к мишени.

Сырбаев вскочил и первым устремился к рельсу, но, тотчас поняв бестактность своего поступка, повернулся кругом и, не глядя на генерала, пристроился за его спиной. Сердце его учащенно билось. Со второго выстрела — это Сырбаев твердо знал — рельс он пробил. А первая пуля... она и есть первая, к ружью-то надо было приладиться.

У мишени все плотным кольцом обступили генерала, который присел на корточки и, поворачивая кусок железа, молча любовался пробоинами. Одна из пуль прошлась по кромке рельса и оставила рваную касательную метину, но другая прожгла рельс насквозь.

— Ну как? — восхищенно обратился к присутствующим Панфилов. — Чистая работа.

— Чище не надо. Только бы побольше нам этих ружей, товарищ генерал, — серьезно, с плохо скрытой тоской проговорил Логвиненко.

— Теперь подзапасемся металлоломом из фашистских танков, — без шутки, скорее с угрозой добавил Сырбаев.

Панфилов взял ружье и почти торжественно произнес:

— Товарищ Момыш-улы, вручаю вашему батальону это замечательное оружие. Используйте его умело. Берегите. Помните: рабочие Москвы прислали его нам. Это их забота о вашем батальоне, о всех советских воинах. Это их забота о нашем Отечестве.

Баурджан приподнял на ладонях тяжелое ружье. Его смуглое открытое лицо пылало. Он требовательным взглядом обвел своих бойцов, и те ровным строем сомкнулись за его спиной.

— Мы никогда не забудем... мы оправдаем заботу москвичей. Мы не пропустим фашистские танки к Москве.

Момыш-улы медленно, даже осторожно опустил ружье к ноге.

Панфилов без слов пожал ему руку.

Когда санки Панфилова скрылись за поворотом заснеженного лесочка, Сырбаев сказал:

— Чапаевец, одно слово.

— Народный генерал! — отозвался Фролов.

А Панфилов, сидя в санях с Момыш-улы и Логвиненко, весь недолгий путь до штаба батальона вел с ними задушевную беседу.

— Всякий раз, когда я поговорю с народом, с нашими бойцами, у меня на душе особенно хорошо становится. Еще и еще раз убеждаешься, что с таким народом и ты много значишь, что живешь и борешься не напрасно.

— Душа у всех у нас одна, — мечтательно проговорил Момыш-улы.

— Правильно, правильно, — жарко поддакнул Панфилов. — Как ни говорите, а здесь, в бою, в испытании, особенно чувствуешь завоевания Советской власти, правоту и жизненность идей нашей партии.

— Поймут ли это когда-нибудь немцы? — после короткой паузы заметил комиссар.

— Фашисты нет. А немецкий народ поймет. Ну да поживем — увидим, как говорится.

Во все время пребывания в полку не покидало Панфилова радостное настроение. Таким он появился и на полковом партийном активе.

Он вошел в импровизированный зал, и все, кто пришел на полковой актив, встали и так стояли, хотя можно было и сидеть, пока Панфилов не опустился на табурет за столом президиума. В продолжение всего собрания он молчал, как бы не проявляя интереса к речам выступающих. Но на самом деле память его оставляла все важное, нужное, необходимое и отметала прочь случайное, наносное. Умение хорошо слушать было одним из качеств генерала. Годы и годы, проведенные в рядах Красной Армии, непрерывное общение с самыми разнородными людьми и большая воспитательная работа, которую ему приходилось всегда вести, приучили его уметь хорошо слушать. Быть может, поэтому сам Иван Васильевич длинно говорить не любил.

Так и сегодня. Когда ему предоставили слово, он молодо поднялся со стула и, следуя своей неизменной привычке, заложил руки за спину.

— Товарищи коммунисты, я согласен полностью с теми, кто высказался до меня: великий праздник Октября мы должны встретить и провести так, как подобает советским воинам. Это правильно. В традиции нашего советского народа — встречать свой праздник производственными успехами, победами. Так было до войны. Так будет и теперь. Мы с вами встречаем наш праздник в окопах, с оружием в руках. Нанести фашистам наиболее сильный удар — вот наше предпраздничное производственное задание. А чтобы нанести такой удар, мы должны знать противника, знать его самое уязвимое место. А у кого, как не у фашистов, лучше всего узнать об этом?.. Мы должны... мы обязаны к празднику добыть хорошего «языка». Об этом здесь мало говорили, но я придаю этому первостепенное значение.